בס"ד
ДАР ПО ИМЕНИ КАРЛ
Писать о Карле тяжело, потому что надо изменить многолетнему порядку: не говорить с ним, а говорить о нем, признать свершившееся – что его больше нет, что никогда уже не будет неспешных разговоров, внимательного взгляда, соучастия в судьбе, которых нигде и никогда я больше не встречала.
Карл не раз говорил, что я и Володя «почему-то его выбрали». Приезжаем к нему, делимся с ним своими переживаниями. Это правда и не-правда одновременно. Карл сам нас выбрал. Что-то ему в нас «показалось».
Я вспоминаю нашу первую, оставшуюся навсегда яркой вспышкой, встречу. Он пригласил нас вместе с пятилетним сыном приехать к ним - к нему и маме, Гите Борисовне, в Тернополь. Два дня мы провели вместе: гуляли по городу, разговаривали, знакомились с аспиранткой Карла. Удивительно, но с первой же встречи и навсегда завелись обычаи: доверительные беседы, чтение вслух, чаепития, прогулки. Главным ощущением раз и навсегда стало счастье общения и истинный интерес друг к другу. То, что Карл был способен вызвать к себе интерес и восторг, все, кто его знал, согласятся. Другого и быть не могло.
В тот первый раз он много рассказывал нам о своей семье, об их – Карла и Бори – отце, о переезде из румынских Ясс в Советский Союз. Ощущение было такое, что нежность по отношению к своим близким была невероятной. Я до этого ничего подобного не встречала. Это как другая Галактика – любовь и тоска по умершему отцу, приправленная юмором и иронией, редкое для мужчин проявление любви к матери.
Особую нишу нашего общения заняли литературные чтения переводов с идиш произведений Шолом-Алейхема, которые сделал отец Карла – Яков. Было абсолютно ясно, что эти чтения были для него крайне важны: как на спиритическом сеансе, они снова оказывались на невидимой волне друг с другом. Это были минуты божественного наслаждения: Карл читал, переворачивал желтоватые листы бумаг с текстом, отпечатанным на пишущей машинке. Он как бы пробовал на вкус слово за словом, неторопливо и с упоением. Идиш для него всегда был живой плотью. Песни, которые он пел, будто бы отсылали его куда-то, где язык превращался в богатый напиток, который он смаковал. С тех пор мы всегда слушали эти переводы, возвращались к ним, как к обряду.
Это продолжалось до тех пор, мне кажется, пока была жива Гита Борисовна. Чтения не прекратились: мы и потом слушали фрагменты полюбившихся ему книг, даже в больнице, куда он ездил на диализ в последний год его жизни.
Еще об одном тернопольском эпизоде хочется рассказать. Мы гуляли по городу. День был жаркий, прогулка затянулась. В какой-то момент наш любимый мальчик совсем «расклеился», стал капризничать, говорить, что никаких прогулок он не желает. Мы поняли, что путешествие подходит к завершению. И тогда Карл взял Антона за руку и стал ему рассказывать что-то увлекательное. У ребенка «переключился тумблер», он совершенно забыл о своем недовольстве жизнью, а мы пережили педагогический шок, новый для нас способ общения с детьми - вместо знакомых советских родительских окриков, дерганья за руку и недовольного шипения.
Нечего удивляться, что вся семья Штивельманов стала для нас семьей не по крови, а по духу.
Минуло двадцать восемь лет. И сейчас пришло время поблагодарить Всевышнего за дар по имени Карл.
Ирина Бойко