О Карле
В начале 60-х годов мы с Борей Штивельманом учились в одной группе на физическом факультете Казанского университета. Боря приехал в далекую Казань из Черновцов, поскольку в то время евреям практически невозможно было получить высшее образование на Украине. Кроме того, в Казани работал Карл - Борин старший брат. Однажды мне повезло мимолетно увидеть Карла, который в свои 32 года был красив, умен и ироничен. Он уже был действующим физиком и вполне соответствовал романтическому облику ученого, который был в моем воображении.
Вскоре из-за внезапной смены неизменно миролюбивой советской политики с физфака начали вовсю забирать в армию наших однокурсников. Поэтому мы с Борей были вынуждены уехать из Казани и, несмотря на договоренность и интенсивные попытки попасть в одно место, перевелись в университеты, находящиеся в трех тысячах километров друг от друга. В конце лета 1964 года я случайно оказался сравнительно недалеко от Черновцов и, неожиданно освободившись от своих дел, решился повидать Борю, который проводил лето у родителей. Я был приглашен и прожил несколько дней в их гостеприимном доме. Родители, бывшие тогда еще довольно молодыми людьми, произвели на меня очень благоприятное впечатление. Пожалуй, уже тогда я начал понимать, насколько они близки сыновьям, а потом это многократно подчеркивал Карл. Они очень тепло и заинтересованно относились к Бориным друзьям и в том числе ко мне, неожиданно оказавшемуся у них гостю. И сейчас помню кое-что из тех нескольких вечеров, когда мы сидели вместе, разговаривая за ужином, и отец отрезал каждому и намазывал маслом большие ломти хлеба.
В течение последующих тридцати с лишним лет мы с Борей лишь однажды встретились в Казани, сначала переписывались, а потом надолго потеряли друг друга из виду. И только во второй половине девяностых, когда я начал регулярно приезжать в Израиль, мы встретились снова и тут-то я по-настоящему познакомился с Карлом.
Он был на четырнадцать лет старше, но это нисколько не помешало нам подружиться сразу, да так, что, пожалуй, большего понимания, заинтересованности и взаимной откровенности ни с кем из моих друзей я не знал. Уверен, что то же самое испытали многие его друзья и знакомые. И в этом даже заключается для меня трудность написания о нем текста, который будет не тривиальным для знавших его людей. Мне кажется, что, различаясь положениями, воспоминания многих окажутся очень похожими по сути. Карл был уникален в его интересе к людям, наукам, искусствам, жизни вообще. Но талант быть другом был совершенно выдающимся среди его достоинств. Кроме неизменной доброжелательности, это включало, в частности, подробную память на детали и рассказы, которые ему доводилось слышать. Через год он начинал разговор с того места, которое было важным в предыдущем разговоре. Я приезжал ненадолго и всегда был в цейтноте, но одной встречи Карлу было совершенно не достаточно. Он подъезжал ко мне или мы встречались еще где-то на полпути, куда я мог успеть выбраться. Разумеется, я не мог отказать ему в выступлении на его Семинаре, хотя у меня совершенно не было времени на подготовку и пришлось импровизировать. Однажды Боря и Карл уговорили меня приехать к ним еще раз, чтобы успеть послушать, как их мама читает рассказы Шолом-Алейхема, переведенные их отцом и точнее представляющие писателя русскоязычной аудитории, чем известные нам издания. Им казалось, что она довольно точно передает интонации отца. Это чтение и вся семейная обстановка были очень запоминающимися.
В конце девяностых Карл посетил ряд российских и украинских городов, в которых ему довелось жить. Так счастливо совпало, что мы оказались в одно и то же время в Казани, и он навестил нас в доме моего отца, познакомился и тут же на долгие годы подружился с моими женой и братом. Так симметрично жизнь предоставила мне возможность принять Карла в родительском доме.
Эти записки, как и воспоминания других людей о Карле, пишутся по решению и просьбе руководителей Семинара, который носит теперь его имя. Все участники знают об отношении Карла к Семинару, сыгравшему такую важную роль в его собственной жизни и жизни многих выходцев из СССР, которые приехали в Израиль в довольно зрелом возрасте и благодаря Карлу нашли здесь стимулирующую интеллектуальную среду. У меня нет сомнений, что для него самого Семинар был очень интересным делом, удовлетворяющим многие душевные потребности и заставляющим постоянно быть в тонусе, несмотря на очень серьезные недуги. Он жил этим и постоянно думал о новых «занятиях». Мне довелось видеть его на одном из последних семинаров, который он вел и где он производил довольно бодрое впечатление. А сразу после семинара, дома, это был уже совсем другой, еле живой человек.
Важно сказать, что последние годы жизни Карла были наполнены и стимулированы не только Семинаром, замечательными семейными отношениями с Борей и его женой Диной, но и настоящей, почти юношеской любовью, а также довольно неожиданно развившимися и очень глубокими и сердечными отношениями с дочерью. Он говорил обо всем этом с большим энтузиазмом и некоторым даже удивлением, что так бывает. Вместе и в параллель с тяжелыми недугами в весьма значительном возрасте этому замечательному человеку заслуженно достались в общении с близкими людьми элементы счастья, которые долго позволяли бороться и сохранять форму.
Так случилось, что мне не удалось проститься с Карлом. Это очень досадно, но, с другой стороны, иногда я могу себе позволить забыть о его уходе и продолжать разговаривать с ним.
Владимир Братман