Виталий Комиссарук, 2000
Нижеследующий креатив был изготовлен очень давно, в начале века (и тысячелетия тож), в ознаменование некоего юбилея К. Я. Штивельмана, но остался не востребован. С тех пор он (креатив то есть) хранился в секретном архиве автора. Возможно, читатели, лучше меня знакомые с Карлом, найдут тут несколько вольное обращение с календарём. Прошу отнестись к этому как к поэтической вольности, тем более допустимой, что весьма солидное издание ([1]), чуть ниже процитированное в точности, вообще убавило Карлу пару лет. И потом, что-либо поправить автор уже просто не в состоянии по причине своих преклонных лет.
На приезд Карла Штивельмана в город Казань
Лето 2000 от Р. Х.
Штивельман К. Я. (р. 1933), физик [1].
I
Что бы там ни говорили –
Жизнь хитрее, чем роман.
Оказался в Израиле
Некий физик Штивельман.
Мы-то здесь его знавали.
Израиль – вот это да!
Там припомнит он едва ли
Те далёкие года.
А ведь были же когда-то,
Были общие дела
Вроде встречи круглой даты
Или чтенья Самиздата,
Ну и встречи без числа.
Словом, разное бывало,
Но прервался тот роман.
С четверть века миновало,
Как уехал Штивельман.
II
Время круто изменилось.
Ах как много новостей!
Нам такое и не снилось,
Чтоб к религиям склонилось
Населенье всех мастей.
Развелось у нас в Казани
Христиан и мусульман.
Ну а чем же там он занят,
Этот физик Штивельман?
Может, веру постигает
Через Тору и Талмуд?
(Вера очень помогает
Посреди житейских смут.)
Справил чёрную обнову,
Бородищу отпустил,
Не касается трефного,
В синагогу зачастил?
(Даже пейсы отрастил?)
Ну а мы слегка балдеем,
Видя словно сквозь туман:
Стал заправским иудеем
Бывший физик Штивельман?..
III
Только вдруг случилось чудо:
Продолжается роман!
К нам пожаловал оттуда
Наш приятель Штивельман!
Прямо собственной персоной
Нам доставил свой Шалом!
Вот он, как во время оно,
С нами вместе за столом!
Друг на друга мы смотрели –
Значит, было, что смотреть.
Все изрядно постарели,
Да и как не постареть!
А чего там, в самом деле:
Ну, положим, поседели;
Прежних лет не воротить
И не след о них грустить.
Круг наш стал с годами реже –
Уж таков судьбы закон.
Но оставшиеся те же,
Мы все те же, как и он.
Он не брал Талмуда в руки,
В синагоге не бывал.
Он полезные науки
Кой-кому преподавал.
Ну а после тёплой встречи
Расставанью вышел срок.
Отбыл гость опять далече –
Вновь на Ближний на Восток.
IV
Жизнь прекрасна, но, однако,
С нас она своё берёт.
Ходят знаки Зодиака,
Время движется вперёд,
Козерога выдвигает,
На подходе Водолей;
Тут-то нас и настигает
Штивельманов юбилей.
А ещё настал Миллений,
Новый век и Новый год.
Столько разных поздравлений
Нынче мы пускаем в ход!
И находка для романа:
Удивительно и странно,
И быть может, неспроста
С юбилеем Штивельмана
Юбилей совпал Христа!
Но пора кончать посланье
Чересчур большой длины.
Юбиляру пожеланья
Подконец припасены:
Чтобы сердце не устало,
Чтобы шекелей хватало
На полёты, если надо,
И в Россию, и в Канаду,
И хотим, чтоб иногда
Он заглядывал сюда.
Ну а там, где улетает,
Там, где тает грусть-печаль,
Где как прежде зацветает
В старой песенке миндаль,
Там, где праотцев могилы,
Там, где он живёт сейчас,
Чтобы бодрости и силы
На года ему хватило –
На года Мафусаила!
Будь здоров и помни нас!
Литература
[1] Воспоминания об А. Ф. Иоффе, «Наука», ЛО, Л., 1973.
Виталий Комиссарук, 2017
Я познакомился с Карлом в начале шестидесятых. Институту было тогда лет пять или около того, народу в нём было не так много, и была среди нас такая очень заметная личность: Зиновий Исаакович Урицкий. Вот с ним я свёл знакомство не помню как, но были даже вместе с ним в небольшом туристском походе. И как-то рядом с ним замечаю нового человека. Тут уже недолго и до знакомства. Это и был Карл, для меня тогда, и очень надолго, Карл Яковлевич. Мало-помалу знакомство укреплялось. Не могу похвастать, что переросло в дружбу; мы были люди слишком разные, во многом противоположных качеств и вкусов, но кое-что общее у нас было. Его, надо полагать, интересовали все, кто его окружал, в том числе и я. Сужу об этом по тому, что однажды, когда у него случилась командировка в Минск, где жили мои родители и брат, он пожелал нанести им визит. Брат его помнит.
Более всего я благодарен Карлу за то, что он поспособствовал моему чтению. Был у него какой-то канал связи с университетской библиотекой, откуда он добыл мне, например Мережковского («Павла I», «14-е декабря»), Андрея Белого («Петербург», советское издание середины тридцатых, то есть сокращённое, но спасибо и на этом!), а самое памятное – книгу знаменитого махиста Богданова, его отповедь великому вождю и учителю мирового пролетариата, разгромившему, как нас учили, всю международную шайку эмпириокритиков в гениальном произведении «Материализм и эмпириокритицизм». Книга Богданова была издана, естественно, до революции; забыл, как она называлась, не помню никаких деталей, но шок! Вот как можно было тогда разговаривать с Лениным!
Да это ещё что! У Карла водился Самиздат. Где он его брал – я не любопытствовал. Благодаря ему, я прочёл «Всё течёт» и «Собачье сердце»; это были отнюдь не первые-вторые машинописные копии, без названий и фамилий авторов. «В круге первом» и «Раковый корпус» -- тут уж я знал, что читаю.
Я, со своей стороны, тоже пытался влиять. Как-то выяснилось, что Карл словчился не прочесть «Трёх мушкетёров».Чудовищное упущение. Чтобы восполнить пробел, я подарил ему эту поистине гениальную книгу, приложив к ней таковую сопроводиловку:
Нету большего позора –
Не читать «Три мушкетёра»!
Будь хоть трижды кандидат –
Всё едино виноват!
Устыдился ли Карл, прочёл ли подаренное – не уверен. Может, Вита прочла?
Второй, и может быть, последний случай. Я лично привёл Карла в наш книжный (он тогда располагался на здешней дворцовой площади) и побудил его приобрести книгу Трифонова «Нетерпение». Это был выпуск серии «Пламенные революционеры», главный герой Желябов. (Хорошая была серия; много, конечно, было в ней совкового мусора, но напечатали там Гладилина (до его бегства, надо полагать), Окуджаву, по нескольку книжек Эйдельмана и Юрия Давыдова – тоже очень хороший писатель.)
Но вот Карл уехал, все мы с ним распрощались. И я не чаял с ним когда-нибудь увидеться. Но велик Б-г Израиля, Он всё может, и с Его соизволения небываемое бывает! Послал меня как-то начальник, в составе небольшой делегации, по одному глупому делу в Черновицкий университет. Дело было в конце восьмидесятых; кажется, восемьдесят восьмом. Гуляю это я по центру Черновиц и присел на скамейку в углу не то просторного сквера, не то просто пустыря. И вдруг в противоположном по диагонали углу появляются двое, один из которых «похож на Штивельмана» (тогда это выражение ещё не стало поговоркой). Вглядываюсь – он самый! Со спутником его я тоже когда-то познакомился, благодаря, опять же, Карлу. Звали его Нута Гершкович, фамилию забыл. Ну, тут происходят улыбки, рукопожатия, может даже объятия. Пару часов мы провели вместе, в разговорах за всякое-разное.
А лет через десять, кругло говоря, Карл приехал сюда, в Дербышки. Это помнят все, кто собрался на встречу. Я могу добавить, что он захотел побывать на прощанье у меня в дому, в одном из памятных для него здешних мест. Я тогда жил один; жена гостила у дочки, сын обитал у тёщи. Потом проводили Карла на электричку. Уже было темно, Он зашёл в вагон, и я запомнил его в электрическом свете, как он виден был через окно.
Люди, как известно, смертны, мы все сойдём под вечны своды. Но многих ли будут вспоминать с такой теплотой и грустью, как Карла Штивельмана?