Я обращаюсь к вам, мои дорогие, Вита, Боря и Марианна. Да, одновременно ко всем троим, самым дорогим для Карла, по крайней мере, для того Карла, которого
знала я. Я знала, что каждый из Вас был настолько ярким украшением последних лет его жизни, что, по его признанию, он сам никогда бы не поверил,, что такое
возможно, если бы не испытал на себе.
Он необыкновенно дорожил редкостной духовной связью с Вами, милая Вита, гордился Вашими талантами, кругом Ваших интересов и тем, что в своем преклонном
возрасте чувствовал себя Вашим ближайшим другом.
Он часто говорил мне, что таких братьев, как Вы, Боря , наверное просто не бывает, считал Вашу семью своею, рассказывал подробно о Ваших путешествиях, в том
числе окончательном переезде в Израиль, явно не без гордости.
Надо признаться, что слово гордость , которое я уже дважды употребила, не уместно. Мне кажется, он не умел гордиться. Он умел восхищаться людьми и событиями.
В возрасте, когда многих подстерегает или уже одолело равнодушие, он сохранил какое то беззастенчивое, искреннее любопытство к окружающим его людям,
любопытство, направленное на приязнь, одобрение, восторг.
А вы, Марианна, его преданнейший друг, подарили Карлу немыслимое счастье. «Вы представляете, Женечка – говорил он мне – я влюблен».
Мне всегда было радостно слышать от него неединожды повторенное: «Ах, Женечка, это же немыслимо. В моем возрасте…» И дальше он говорил о своих
взаимоотношениях с Витой, Борей, о деятельности в рамках семинара и о своей прекрасной любви.
Он обладал удивительным свойством вселять в собеседника чувство собственной значимости, проявляя к нему искренний интерес и радостно выделяя все
положительное в нем, которое умел подметить как никто другой. Я как-то подшутила над ним, сказав, что только Карл Штивельман спустя пости полвека после
впервые фальшиво прозвучавшх в советские времена строчек «каждый человек нам интересен, каждый человек нам дорог» наконец-то заставил меня поверить, что
такое бывает. Сколько же всего он знал, сколько прочитано, сколько переговорено с самыми достойными интеллектуалами, какая уникальная способность хранить в
памяти все это, включая мельчайшие и интереснейшие подробности из жизни своей и близких – и все это при абсолютно ненарочитой, а скорее какой-то ироничной
скромности.
В силу обстоятельств мы не смогли встретиться с Карлом перед его смертью, но наряду с чувством горечи и вины, я испытываю - уместно ли сказать? – радость. Я
запомнила его еще икрящиеся полноценностью жизни глаза. Я бесконечно дорожу нашей недолгой дружбой.
Примите мои самые глубокие соболезнования.
Память о нем по настоящему светла.
Женя Липовская.